Основные ссылки

На правах рекламы:

Произвольная ссылка:

Фишки нА стол! © И.В.Собецкий, Н.Н.Федотов, 1997-1999

Глава 4

Увидел пьяного - отойди

4-я заповедь "козла"

- Ты чего, мать твою, не видел, какие я фишки ставил?!

- А у меня они были?!

Кулинич после разгромного поражения предъявлял претензии своему партнёру сержанту Вощанову, в то время как победившая сторона в лице Муравьёва злорадно рисовала под столбцом "ОНИ" жирную букву "К".

- А фигли ты на пустых дуплился?

- Чтоб не отрубили.

- Дурак! Заходчик-то - я!

- Сам зашёл, сам и играй!

- Да-а-а... Тяжело играть одному против троих!

- Играете? - в приоткрывшуюся дверь шагнул университетский куратор из Комитета, Алексей Петрович (известный также как Владимир Николаевич). За его спиной мелькнуло лицо Кости Побелкина.

- Давайте с нами, - попытался пошутить Муравьёв.

- Доигрались уже! - Алексей Петрович был явно не в лучшем расположении духа и, по-видимому, собирался испортить настроение всем остальным. - Вы ЭТО видели?

Он извлёк из портфеля мятый листок бумаги, вложенный в прозрачную пластиковую корочку. То была листовка Союза демократов, призывавшая студентов и сотрудников Университета на митинг, "посвящённый памяти члена Союза Павла Фотиева, убитого палачами коммунистического режима за свои убеждения". Митинг должен был состояться сегодня. Подписала листовку Стародомская.

- Ого, - мрачно заметил Муравьёв, проглядев бумажку.

- Что "ого"?

- Митинг не успел начаться, а вы уже знаете.

Алексей Петрович возмущённо всосал воздух, собираясь разразиться ругательствами, но в разговор вовремя встрял Кулинич, одновременно пихнув молодого коллегу в бок:

- Из города силы будут, или мы сами обеспечиваем?

Куратор начал инструктаж.

Через час вернулся Хусаинов, ходивший вместе со Шпагиным осматривать комнату Кузьминского, и застал в отделении Алексея Петровича, распоряжавшегося как начальник. Валентинов уехал вовремя.

Митинг не был разрешён, но разгонять его самочинно не рискнул бы ни Валентинов, ни тем более оставшийся за начальника зам по розыску. От Алексея Петровича при всех стараниях не удавалось добиться инструкций, как действовать в отношении нарушителей Указа о митингах и шествиях. Звонили в ректорат. Там были уже в курсе, но ректору срочно понадобилось в Академию наук по делам, а остальные дружно кивали на него. В районнном управлении мямлили нечто вроде того, что надо действовать в строгом соответствии с законом, но в то же время в духе демократизации и гласности и ни в коем случае не допустить провокаций экстремистов и тому подобное. Короче, приказа на разгон не поступило, но и допускать несанкционированный митинг начальство тоже не велело.

Рассерженный Шпагин неофициально предложил поручить митинг Кроту или Галкину - с них всё равно спрос невелик. Однако предложение было отвергнуто как антисоветское и пораженческое, а также слишком жестокое по отношению к участникам митинга.

Митингу придавали значение не только демократы, но и власти. Его даже удостоил своим посещением один из руководителей "Пятёрки", курировавший подобные мероприятия.

Этот специалист по митингам был известен под кличкой Ватсон. Каждый раз, когда собирался или только планировался митинг или какое-нибудь подобное безобразие, он прибывал на место на своей машине, которую неизменно узнавали по номерам. Номера, конечно же, каждый раз менялись, но жуткие разводы от гаечного ключа на них из-за многократной перестановки бросались в глаза всем. Собравшихся милиционеров он, верный комитетовскому высокомерию, приветствовал иронически: "Привет, холмсы!" Естественно, ему отвечали: "Здравствуйте, Ватсон!"

Однажды демократы каким-то чудом смогли его провести. Ватсон определил, что митинг "СД" планируется на площади Маяковского. Своевременно её оцепили, стянули соответствующие милицейские силы на случай, если митинг всё же попытаются провести. Пришло время, но манифестантов не наблюдалось. Ватсон в раздражении вышагивал по площади, стараясь походить на штатского, но это у него плохо получалось, потому что на всей оцепленной площади он был один. А митинг тем временем шёл на Пушкинской.

На сей раз вышел тоже в некотором роде конфуз. Стянутых сил оказалось явно больше, чем участников митинга. Вокруг оратора толпилось десятка два студентов, и ещё примерно столько же стояло группками поодаль. От Большой Конторы кроме Ватсона с помощником присутствовал также Алексей Петрович, рядом с ним стоял командир взвода ОМОНа, а его бойцы ждали в автобусе в ста метрах от места митинга. Трое сыщиков, не считая самого Хусаинова, были в штатском и ещё два сержанта в форме сидели на лавочке неподалёку. Разумеется, замполит Незлобин влез как дурак в самую гущу студентов и внимательно слушал оратора. Конечно же, припёрся Крот со своими ребятами. Проректор по режиму невдалеке болтал о чём-то с секретарём парткома, а четверо их сотрудников, почтительно обступив, внимательно слушали руководство. Ещё двух мужиков в строгих костюмах не удалось идентифицировать, раньше Хусаинов их не встречал. Комсомольское начальство старалось держаться поближе к партийному и в то же время не слишком дистанцироваться от основной массы студентов. Первого секретаря вузкома Слонова сопровождали четверо комсомольских деятелей, в их числе Костя Побелкин, который, заметив Крота, заскрипел зубами.

Хусаинов приметил даже появление Индуса - многократно судимого рецидивиста-карманника, лицо которого он хорошо помнил по ориентировкам МУРа. Этот щипач специализировался на массовых мероприятиях, а митингов сейчас проводилось предостаточно, и народ на них увлекался до такой степени, что Индус ходил по чужим карманам, как по своим собственным. Для него настали золотые времена. Более того, стало значительно безопасней. Скажем, в транспорте или на рынке в случае провала вор рисковал поплатиться собственной шкурой, и даже при задержании сыщиками граждане норовили устроить над ним самосуд. На митинге же расклад был совершенно иной. Стоило крикнуть что-нибудь о преследовании агентами КГБ, как возбуждённая толпа бросалась на выручку и отбивала вора у оперативников¹.

Индус покрутился минуту и, видимо, не сочтя данное вече достойным своего внимания, исчез.

Едва подошли первые слушатели, на постамент памятника рядом с Ломоносовым вылез Гринберг. Яростно размахивая руками и поминутно рискуя свалиться, он начал речь. Руслан Аркадьевич то срывался на фальцет, заливая первые ряды слушателей потоками слюны, то понижал голос до интимного шёпота. Хусаинов понимал лишь отдельные слова: "Мировое сообщество... тяжёлая утрата... тоталитарный режим... чудовищное преступление... наглая провокация КГБ... мировое сообщество... борцов за права человека... преследования по убеждениям... присутствующие здесь осведомители... уедем все... не потерпим... массовые убийства свидетелей..."

Вскоре Гринберг пошёл уже по третьему кругу и, видимо, поняв это, остановился. Митинг начал потихоньку рассасываться. Инцидентов не случилось. Хусаинов направился к отделению, вслед за ним пошли проректор и мужики в костюмах. До Хусаинова донеслись сказанные вполголоса слова кого-то из них: "Да сколько же с ними цацкаться будем, товарищ подполковник?!" В отличие от выступления Гринберга, эта речь звучала куда эмоциональнее.

Алексей Петрович выглядел довольным, и сыщики надеялись, что он на этом основании не станет докучать им своими дурацкими поручениями. Его пригласили в отделение на чашку кофе, хотя имелся в виду несколько иной напиток.

За стаканом Алексей Петрович ударился в воспоминания, припомнив далёкие блаженные годы, когда он мог позволить себе несколько месяцев искать автора одной антисоветской листовки, поскольку за всё это время ничего более значительного не случалось. И любого крикуна типа Гринберга турнули бы из Университета моментально и без оглядки на всякие там митинги да "голоса".

Алексей Петрович припомнил курьёзный случай из тех времён. Как-то в одном из учебных корпусов появилось объявление: "Такого-то числа в такой-то аудитории состоится встреча студентов Университета со старым членом партии, участником Октябрьской революции Львом Давидовичем Бронштейном". Алексей Петрович даже не стал выяснять, чья это шутка, поскольку посчитал её безобидной. Самое интересное, что многие из студентов пришли на встречу. На двери аудитории их встретила записка: "Встреча с тов.Бронштейном отменяется, поскольку он умер"; кто-то, не обладавший столь тонким чувством юмора, приписал: "...в 1940 году".

Другая история, дошедшая до Алексея Петровича, проходила не по его ведомству, а через партком. В недавние застойные года жили в одной комнате общежития два первокурсника с Кубы и с ними один наш парень. Он был спортсменом, каждое утро вставал в шесть, делал гимнастику, пробежку вокруг корпусов и так далее. И ему обидно было смотреть, как соседи сладко дрыхнут чуть не до девяти, в то время как он поднимается с гимном. Тогда наш спортсмен придумал и кубинцев тоже поднимать чуть свет, утверждая, что гимн Советского Союза полагается слушать стоя. Кубинцы - ребята дисциплинированные, послушно вставали и стоя выслушивали гимн. Эта патриотическая идилия продолжалась целый семестр, а потом несколько освоившиеся иностранцы решили выпросить себе поблажку. И отправились в партком с нижайшей просьбой. Мы, говорят, очень уважаем вашу страну и все её символы, готовы выполнять все установления, но ввиду больших учебных нагрузок, не могли бы вы в порядке исключения, если это только возможно, разрешить нам по воскресеньям не вставать в шесть утра слушать Государственный гимн СССР. Парня отчислили моментально. Алексей Петрович выразил сожаление, что люди в парткоме оказались совершенно без чувства юмора.

Кулинич в ответном слове вспомнил, как он в те же благословенные застойные годы сдавал в КГБ агента марсианской разведки. Некий воришка вздумал разыгрывать из себя психа. Он утверждал, что прилетел с Марса, отказываясь под этим предлогом сообщать свою фамилию. Бить задержанных в университетском отделении всегда было не принято (что поделать, "с кем поведёшься..."), поэтому Сергею поручили расколоть мужичка, ибо сдавать его в психушку - дело муторное и заведомо безвыигрышное. Кулинич пришёл в дежурную часть и поинтересовался у задержанного, кто он и откуда. Услышав, что перед ним марсианин, опер деловито осведомился: "Паспорт попрошу! Виза, надеюсь, в порядке?" "Какая виза?" - опешил марсианин. "Как, какая виза? Вы же прибыли с Марса - из-за границы, значит, должны иметь визу на въезд. Нет визы? Очень жаль. Вынужден вас задержать. Дела о нарушении госграницы подведомственны Комитету государственной безопасности, туда я вас и передам" Поскольку воришка рассчитывал в худшем случае на психбольницу, но никак не на следственный изолятор КГБ, он предпочёл признаться в своём земном происхождении.

После того, как Алексей Петрович ушёл, воспоминания на комитетовскую тему продолжились, но уже не столь беззлобные. Кто-то припомнил видеокамеры в сортирах - старую мозоль Хусаинова.

Несколько лет назад, во времена застойные, теперь почти былинные, в туалетах Главного здания были замечены надписи и изображения фашистского содержания. В отличие от традиционных голых баб и непристойных стишков, коими непризнанные творцы испещрили в уборных все вертикальные поверхности, данное явление заслуживало, по мнению компетентных органов, пристального изучения. Комитетчики установили в туалетах скрытое видеонаблюдение, пытаясь поймать неонацистов. Как раз в тот же период опера отделения занимались кражами сумок у библиотек, в смысле, искали, кто ворует сумки. В последнее время вещи стали пропадать чаще, некоторые заявители настояли на возбуждении дел, потом дошло до ректора, и там тоже настоятельно попросили принять меры. Короче, очень надо было поймать хотя бы одного сумочного вора, дабы представить пред светлы очи ректората, а также списать на него имеющиеся заявления. Как назло, сумочный вор не ловился. Тут совершенно необходима была техника. Опера обратились к "соседям" с просьбой одолжить хоть одну видеокамеру, но так ничего и не получили. С тех пор Хусаинов своё мнение об Алексее Петровиче и его службе изменил к худшему, хотя старался этого не выказывать. Кстати сказать, сумочного вора они через пару недель таки поймали при помощи иного технического средства. Через муровских знакомых опера достали армейский взрыв-пакет и, заделав его в "дипломат", сели в засаду. Громыхнуло тогда здорово. За использование опасного для здоровья окружающих устройства Хусаинов схлопотал выговор и надолго распрощался с мечтой о майорском звании.

На другой день Валентинов прибыл в отделение после двенадцати. С утра он ездил на совещание к начальнику РУВД полковнику Сидорчуку. Дело Фотиева имело уже широкую известность, не столько общественную, сколько среди верхов. Благодаря активности "Союза демократов", им заинтересовались в МГК. Как всегда, заинтересованность верхов выразилась в понуканиях милиции и требовании ежечасных отчётов. Полковник, видимо, уже получил "накачку" и теперь наседал на Валентинова. Добрую половину совещания он говорил о том, как важно поскорее раскрыть это "дело с политическим душком".

Районный начальник вообще любил поговорить по случаю. К несчастью, существовали люди, по должности обязанные его выслушивать.

- Меня переставили перед фактом, - распространялся полковник. - Обычную уголовщину превратили в политическое дело. И это дело висит над нами как мандоклов меч!

Один не в меру образованный капитан, не сдержавшись, прыснул, после чего судорожно зашуршал бумагами.

Валентинов робко заметил, что расследование - вообще-то должен вести следователь прокуратуры, но Жбан пока что пальцем не шевельнул, крутятся только опера.

- Ваша работа, она тоже оставляет желать быть лучшему, - огрызнулся полковник. Но следователю пообещал "прописать стимул".

Сидорчук, надо сказать честно, был не таким уж дубом. Сам он начинал с участкового инспектора, от "земли" оторвался не так давно и до сих пор ещё имел представление о том, что службе помогает, а что - нет.

Сразу от начальника Валентинов поспешил в свою контору.

Подойдя к дежурной части, он хотел уже приказать вызвать к себе Хусаинова с докладом, но дежурный его опередил:

- Ещё одно убийство, товарищ майор!

Новость подействовала ошеломляюще.

- По сообщениям граждан, некто Кузьминский выброшен из окна прошлой ночью. Возможно, и сам выбросился, но заявители настаивают на убийстве. Работает бригада с Петровки.

Из всего, что произнёс начальник, цензурным было только одно слово:

- Где?

- В северном дворике.

Валентинов тут же направился к выходу из отделения, намереваясь увидеть всё лично, однако навстречу ему уже шёл следователь дежурной бригады ГУВД. После представления гость сразу взял быка за рога:

- А куда вы девали труп?

- А с чего вы взяли, что мы его куда-то девали?

- А с того, что его там нет!

- А он там был?

- Очевидцы утверждают, что был. И кровь на земле...

"Вот незадача! - подумал Валентинов. - Неужто из моих кто-то учудил? Не должны бы. Все знают, что на месте происшествия трогать ничего не положено. Сказать, что не трогали? А вдруг действительно наши? Выяснять при следователе неудобно..."

В памяти тут же всплыла давнишняя история, происшедшая, к счастью, на территории другого отделения, хоть и в общежитии Университета. Какой-то местный кузьминский навернулся тогда с шестнадцатого этажа. Пролетая, зацепился головой за подоконник на полпути. Голова, естественно, оторвалась и отлетела метров на тридцать, а тело упало прямо под стеной. Дежуривший там молодой сержант сообщил в отделение, а сам отправился охранять место происшествия. Неизвестно, отчего ему взбрело это на ум, то ли решил оказать помощь следствию, то ли подумал, что так удобнее охранять, но он разыскал голову пострадавшего, невозмутимо взял её за волосы и подтащил к телу. Над сержантом смеялись все окрестные отделения.

Конечно, везде может найтись подобный деятель, но Валентинов, подумав, решил, что у него таких нет.

- Наши не брали. Может, кто из студентов... Решили, например, что он ещё жив. Кто охраняет место происшествия? - последняя фраза адресовалась дежурному.

- Я Семёна направил, - отозвался Петрович. - Но только мы поздно сообщение получили. Наверное, бригада даже раньше приехала.

Валентинов чувствовал себя неуютно. Он привык знать на своей территории всё. Во всяком случае, знать всё лучше городских. Увидев, что на этот раз оплошал, он немедленно развил кипучую деятельность. Кому-то влетело, и сотрудники под строгим взглядом начальника забегали на полусогнутых.

Достоверно было установлено следующее.

Неизвестный гражданин позвонил в "02" и сообщил, что некто Олег Кузьминский выброшен из окна своей комнаты в общежитии. Прибывшая бригада обнаружила под окнами на асфальте бурое пятно, вокруг которого толпились студенты, возбуждённо обсуждая преступление.

Непосредственных очевидцев среди них не нашлось, либо таковые слишком скромничали. Передавали, что кто-то видел, как двое тащили его по коридору к окну, но указать таких свидетелей то ли не могли, то ли не хотели. Однако, студенты дружно утверждали, что это было именно убийство, и убили именно Кузьминского, и сделали это сотрудники КГБ.

Труп же с места происшествия исчез.

При более плотной работе с оказавшимися на месте происшествия удалось получить информацию, что, якобы, всё видел аспирант Туманов. За ним тут же послали сотрудника.

Однако эксперт, произведя предварительный анализ на месте, взялся однозначно утверждать, что пятно на асфальте может быть чем угодно, но не кровью. Пока криминалист продолжал суетиться со своими пробирками, Валентинов медленно обошёл вокруг страшного бурого пятна на асфальте, возле которого кто-то уже положил цветы. Затем осторожно присел, поскрёб ногтями поверхность и понюхал.

- Бычки в томате "мировой закусон", - вынес Валентинов своё заключение. И, взглянув на криминалиста, добавил. - Что бы мы без науки делали! Трудись, Уленгут². Вон и банка валяется, не забудь приобщить.

Где-то в середине всего этого бардака прибыл следователь Жбан. Ему, видимо, накрутили хвост, ибо он примчался в отделение взмыленный и даже попытался взяться за расследование. Но в такой обстановке ни о каких следственных действиях не могло быть и речи. Покрутившись немного, Жбан уехал.

Сборище зевак возле предполагаемого места гибели демократа Кузьминского плавно переросло в очередной митинг, который, забегая вперёд, скажем, повлёк и очередные нагоняи. Алексею Петровичу начальство вставило за то, что не смог узнать о готовящемся митинге (который на самом деле никто не готовил). Валентинов же получил по шапке дважды. Первый раз - за то, что допустил антисоветский митинг на своей территории, не принял мер к предотвращению оного. Второй раз - за разгон этого же митинга. На самом деле, разгона не было, Валентинов - не дурак проявлять инициативы в таких делах. Просто собравшиеся во дворике мешали проехать мусоровозу (имеется в виду машина коммунальной службы), водитель долго сигналил, а потом пытался проехать, раздвинув толпу и крыл всех отборным матом. Студенты из принципа не желали уступать дорогу, ругались в ответ, и чуть не дошло до драки. Присутствовавшему здесь Киндеру моментально усмотрелась аналогия с "бульдозерной выставкой", и он тут же кинулся писать статью об этом для газеты "Гражданское достоинство".

Семён, отправленный разыскивать Туманова, вернулся лишь через два часа. Ничего этот аспирант не видел, правда, видела его жена, тоже асирантка. И не сегодня, а 6 дней назад. И не убийство Кузьминского, а инцидент с ним на 14 этаже, когда он пытался сбежать от пресловутых двоих неизвестных и получил по кумполу. Всё произошло на глазах у Тумановой. Правда, сообщить в милицию она не поспешила. Хорошо, хоть сейчас не стала отпираться. Показания Кузьминского, подтверждались. Но сегодняшнее происшествие ещё больше запутывалось.

В дежурной части Валентинов застал коменданта общежития, принёсшую заявление. Как ни странно, кляуза касалась всё того же Кузьминского, однако в ней он фигурировал отнюдь не как потерпевший. Полчаса назад, по словам оскорблённой комендантши, Кузьминский стремительно пронёсся по этажу, сбил её с ног и ещё впридачу обозвал "партократкой". Комендантша демонстрировала всем, кто не успевал отскочить, свои разбитые очки и требовала сатисфакции. Таким образом, начальник окончательно убедился, что нынешний возмутитель спокойствия жив, хотя, возможно, и не совсем здоров.

Не успел Валентинов вернуться в кабинет, раздался звонок Сидорчука. До начальника РУВД уже дошла информация об убийстве Кузьминского, но, конечно, не успело дойти опровержение.

- ... ... ...! - начал полковник. - Что там у тебя ... ... ...! Ты что там, ... ... ...?!

- Никак нет, товарищ полковник. Сообщение об убийстве оказалось ложным, - Валентинов поспешил успокоить Сидорчука и пересказал ему полученные на сей час сведения.

Полковник несколько остыл.

- Значит, не убивали, говоришь? Но на меня наседают, понимаешь? Нужны убедительные факты. Значит, во-первых, экспертиза. Ну, это я Жбану поручу. Твоё дело - найти Кузьминского живым и здоровым и представить его общественности. И ещё показания очевидцев собери, что никто, дескать, из окна не падал, и никого не убивали.

- Зачем показания? Ведь уголовного дела нет. Свидетельств смерти нет, да и заявлений официальных не поступало.

- Ты что, не понимаешь? Демократы вопят... А с меня начальство требует.

- Так почему бы главку не забрать дело себе?

- Умный какой! Там тоже не дураки сидят. Им надо, чтоб было, на кого свалить, если что. Короче! Чтоб завтра у меня на столе были показания свидетелей и сам Кузьминский в живом виде.

Полковник бросил трубку. Валентинов вздохнул. Он уже давно привык спокойно воспринимать самые дурацкие указания начальства. В системе МВД такой навык являлся обязательным для всех, и молодых прежде всего обучали этому "здоровому пофигизму", без которого сотрудник не имел никаких шансов на выживание.

Хусаинов, которому начальник отделения передал приказ Сидорчука (правда, в несколько более мягких выражениях) тоже отнёсся к нему внешне спокойно. Его не стоило учить, как надо выполнять идиотские указания.

Разыскивать потерпевшего, который к тому же вовсе не потерпевший, и собирать доказательства того, что преступления не было - такая задача зама по розыску не вдохновляла. Поэтому он искренне обрадовался, когда дежурный привёл к нему заявителя о краже. Обычно подобный визит означал ещё одно дело, вполне могущее войти в число нераскрытых, ухудшив показатели отделения. Но сейчас Хусаинов видел в нём не потенциальный висяк, а повод заняться любимой работой вместо откровенного идиотизма.

Мужчина лет сорока казался, на первый взгляд, взволнованным, но держался довольно уверенно.

- У нас похищено сто килограммов ртути! Вы обязаны принять немедленные меры! Скорее вызовите собаку!

- Подождите-ка, товарищ. Может и без собаки обойдёмся. И покажите ваши документы.

Заявитель оказался доцентом химического факультета. У них из лаборатории пропали несколько сосудов ртути. В принципе, заявителя с таким тухлым делом следовало сплавить. Однако дежурная фраза "Оставьте ваше заявление участковому" замерла на губах. Хусаинов не хотел возвращаться к политическим играм и разборкам с Гринбергом. Он вызвал Муравьёва и вместе с ним отправился осматривать место происшествия.

На месте картина выяснилась безрадостная. Бутыли со злосчастной ртутью хранились в незапертом чулане в коридоре факультета. Несколько месяцев туда никто не заглядывал, и вот наконец сегодня утром завкафедрой обнаружил пропажу. Тут же выяснилось, что эта ртуть жизненно необходима для работы всего факультета, и учёный муж направился в милицию.

Как и следовало ожидать, на месте происшествия никаких следов не оказалось. Чулан находился на бойком месте, и украсть бутыли мог кто угодно. Учёт - фактически никакой. Стены коридора еженедельно мыла уборщица, так что отпечатков пальцев тоже не нашлось. Сотрудники, работавшие в соседних комнатах, ничего подозрительного не видели и не слышали.

Тем не менее, это всё же было нормальное честное уголовное дело без политического подтекста. По нему вполне можно работать и даже попытаться поймать воров.

- Здесь мы больше ничего не найдём, - заявил Хусаинов. - Надо идти от сбыта. Ртуть - вещь редкая, обязательно всплывёт.

- Я узнаю, кому вообще может пригодиться ртуть, - предложил Муравьёв. - У меня тут есть одна... один знакомый химик...

Знакомые у Муравьёва имелись на каждом факультете.

Не заходя в контору, Хусаинов направился в поликлинику. Он помнил, что пары ртути вызывают отравление, и собирался проверить этот вариант.

Со ртутью Хусаинову раньше сталкиваться не приходилось. Слышал он одну историю, которая, впрочем, их не коснулась. Рассказывали, что студенты как-то стащили в лаборатории целую бутыль - несколько литров - ртути. И потащили её в авоське домой. Бутыль была тяжеленная - вдвоём еле несли. И то ли сил не хватило, то ли авоська порвалась, но на платформе метро они эту бутыль кокнули. Серебристое озеро разлилось по всей платформе и по путям. Людей пришлось эвакуировать. К тому же, что-то там замкнуло - короче, ЧП. Виновники быстренько смылись, кажется их так и не нашли.

Вернувшись в контору, он начал прикидывать план мероприятий - контроль чёрного рынка, запросить агентуру, ориентировать дружинников, выяснить, в каких производствах она используется. И позвонить знакомому из ЭКУ - спросить, нет ли какого детектора на ртуть.

Тут ввалился начальник, потребовал отчёта и заявил, что берёт ртутное дело под свой контроль. Ему, видимо, тоже не доставляло особого удовольствия копаться в скользких политических делах. Как обычно, на свет родилась ОПЕРАЦИЯ по поиску и обезвреживанию ртутной мафии.

Уже на следующий день ОПЕРАЦИЯ принесла первые плоды. Муравьёв приволок в отделение студента мединститута с пузырьком ртути, с которой тот собирался совершить химическую реакцию купли-продажи. Но под воздействием непредвиденного "катализатора", который заложил экспериментатора, реакция пошла по иному пути, и в результате студент выпал в осадок в "обезьяннике" отделения, а тяжёлый металл отложился в сейфе дежурной части.

Привязать задержанного к краже на химфаке не удалось. Ртуть изъяли, а дело отправили в следственный отдел, откуда оно, впрочем, через неделю вернулось.

Свою лепту в ртутное дело внёс и Крот. Прекрасно ориентируясь на чёрном рынке, он в течение следующего дня "сосватал" операм по объявлениям две партии ртути. Одного взяли прямо с товаром, он оказался студентом химфака, но источник живительной влаги находился совсем в другой лаборатории, где, кстати, тоже можно было заводить уголовное дело по факту хищений. А вот с другой парочкой алхимиков пришлось повозиться.

Так вышло, что к назначенной встрече Муравьёв, изображавший покупателя, явился вовремя, а обеспечивавшие задержание Кулинич и Хусаинов запоздали - зампорозыску с кем-то говорил по телефону. Задержка чуть не обернулась полным провалом, поскольку Муравьёв, не имея достаточно хорошего обзора, рассчитывал, что коллеги на месте. Он, договорившись с продавцами, подал условленный "маяк" и вытащил ксиву. Но подкрепление не появилось, и Сергей неожиданно оказался в одиночестве против двоих нарушителей, которые ситуацию моментально просекли.

Опоздавшие сыщики ещё на подходе услышали тревожные крики и звон стекла. Когда они подбежали, то застали на месте встречи Муравьёва, прижимающего к полу злодея, который уже оставил попытки вырваться, а также перепачканную кровью дверь. Одного из торговцев Сергею удалось заломать, а второй дёрнул с места происшествия настолько поспешно, что руками вышиб стекло во входной двери и, видимо, располосовал себе осколками руки.

- Займись, - кивнул зампорозыску Кулиничу на дверь.

Но бросаться в погоню за сбежавшим злодеем тот и не подумал. Вместо этого Сергей спокойно развернулся, дошёл до отделения, вызвал по радио патрульную машину и попросил отвезти его к станции метро. Подождав у входа несколько минут, он безошибочно выдернул из потока людей парня с безумным взглядом, который торопился к станции, постоянно оглядываясь. Опер отвёз его для начала в медсанчасть, а после перевязки водворил в камеру. Бежать задержанный больше не пытался.

Повязанная парочка алхимиков, оказавшихся студентами МИФИ, явилась на назначенную встречу на всякий случай с пустыми руками. Но часок в КПЗ произвёл на впечатлительных юношей нужное действие, и они признались, где ртуть и согласились всё отдать добровольно. Опера, съездив в мифишное общежитие, привезли две тяжеленных банки с серебристым содержимым.

Какое счастье, что горячие ребята не захватили ртуть с собою на встречу. А то было бы недалеко до беды. Хусаинову недавно рассказали случай, имевший место в Мытищах.

Книга рекордов Гинесса могла бы существенно пополниться, если бы её создатели черпали материал из наших уголовных дел. Именно в уголовном деле, о котором идёт речь, был официально зафиксирован мировой рекорд по метанию тяжестей. Расследуя кражу на автобазе, где в числе прочего похитили некоторое количество аккумуляторной кислоты, сыщик вышел на продавца, предлагавшего аналогичный товар, и решил его застремать. Продавец назначил встречу возле железной дороги. Он явился туда без опаски, с товаром: на тележке у него стояло в сумке два стеклянных баллона по 20 литров каждый. И вот, опер собирается достать кошелёк, чтоб расплатиться. А кошелёк он держал в сумочке "кенгуру". Молния на сумочке заела, опер рванул сильнее, сумочка распахнулась, и на землю выпали и кошелёк, и красная книжечка с надписью "Главное управление внутренних дел". Вор сориентировался в обстановке очень быстро - значительно быстрее опера. Подхватив сумку, он метнул её на 25 метров (протокольно зафиксированная дистанция) под проходящую электричку, после чего вознамерился скрыться. Правда, сумка угодила не под колёса, а прямо в окно вагона, в результате чего шесть пассажиров получили ожоги разной степени тяжести. Последовавший за метанием спринтерский забег кончился вольной борьбой, и верх в поединке одержали наши.

Авторское отступление

Может быть вы, дорогие читатели, подумали, что авторы обладают слишком буйной фантазией?

Любая фантазия пасует перед нашей советской действительностью!

Ещё раз хотим подчеркнуть, что ВСЕ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЙ эпизоды данного произведения - подлинные. Случаи из практики, приёмы работы, способы совершения преступлений, даже высказывания дубов-начальников, коими "крепка наша оборона" - всё, что упомянуто в повести, имело место. Пускай не в одно время и не с теми же людьми, но это случалось в действительности! На самом деле, авторы - люди совершенно без фантазии, им даже лень выдумывать имена героев.

Поработайте в милиции хоть годик - поймёте, что это один сплошной трагикомический сериал. Комедия здесь на каждом шагу. А трагедия в том, что нельзя переключить на другую программу.

С алхимиками разбирались до поздней ночи. Но на следующий день с утра начальник явился на работу свежий и бодрый. Хусаинов безошибочно понял: у Валентинова снова ИДЕЯ. Догадка незамедлительно подтвердилась. Вызвав зама, начальник без предисловий начал:

- Убийство убийством, а не заняться ли нам сегодня нашими сумчатыми?

Это была старая мозоль 206-го - кража сумок от библиотек. Правила университетской библиотеки, не разрешали заходить туда с сумками и прочими вещами. Студенты - народ легкомысленный - относить вещи в камеру хранения ленились и обычно бросали у входа. Возле каждой двери библиотеки (коих в Университете насчитывался не один десяток) в любое время плохо лежали горы вещей. Уследить за ними никто был не в состоянии, так что пропадали сумки чуть не ежедневно. Ловились сумочные воры плохо, почти совсем не ловились. Правила же библиотеки, овеянные сединою веков, никаким сомнениям подвергаться не могли. И с этой вечной головной болью Валентинов уже почти смирился.

Но временами всё же предпринимал некие слабые попытки хоть как-то обуздать библиотечную клептоманию. Вот и сейчас, в порядке очередной ОПЕРАЦИИ, зам по розыску вышел от начальника со специальным, работы некоего мастера Самоделкина чемоданом, который громко ревел, когда его пытались украсть. Хусаинов, в свою очередь, подрядил Кулинича постоять с этим чемоданом возле читалки в первом корпусе, подождать, пока его украдут.

Оставив опера в обед, к вечеру захотел проверить, как тот несёт службу. Зайдя в вестибюль корпуса, Хусаинов остолбенел: навстречу ему несли чемодан. Их чемодан, этот самый, противоугонный. Кулинича не видать. Чемодан молчит. Мелькнула даже такая мысль, что наконец-то кто-то Кулинича замочил, не будет он тут больше сачковать.

Хусаинов последовал за чемоданом, хотел посмотреть, в какую комнату пойдёт вор, но тот ни в какую комнату не шёл, а направился к метро, и зам по розыску дотопал за ним аж до станции. При этом жулик уже настолько расслабился, что когда в вестибюле метро Хусаинов показал ему ксиву и предложил пройти, он искренне удивился: "А в чём дело?!" Чемодан продолжал хранить скорбное молчание. Опер затолкал его в дежурку на станции и вызвал из отделения машину.

Вор попробовал разыграть из себя правозащитника:

- За что вы меня арестовали, не предъявив обвинения? Это противозаконно...

- Да за чемодан, который ты недавно свистнул* в первом корпусе. Не забыл ещё?

- Вы не имеете права. Это территория другого отделения.

- Ишь, грамотный! Имею право. И не только правой, но и левой!

Поднесённый к носу аргумент оказался весомым, задержанный успокоился.

Его увезли в отделение, а Хусаинов с чемоданом отправился назад, к библиотеке разыскать Кулинича и объяснить ему, что тот неправ, когда спит на посту. На входе он задел чемодан дверью, и тут-то раздалась душераздирающая сирена. Выключить сразу не получилось: ключ от чемодана, видимо, остался у Кулинича. Пока разъярённый на своенравную технику Хусаинов склонился над ней, пытаясь разобраться, где же кнопка, из-за угла выскочил Кулинич и радостно бросился крутить руки заму по розыску с криками: "Попался, ворюга!" Он очень скоро понял, что обознался, но разок в челюсть схлопотать успел.

Всё это происходило при немалом стечении народа. После происшествия собралось ещё больше и продолжали подходить, привлечённые воем неуёмного чемодана. Комментарии студентов звучали примерно так: "Вот этот чёрный (это про Хусаинова) чемодан наконец-то украл от дверей библиотеки" - "Почему наконец-то?" - "А потому что вот этот белобрысый мент (это про Кулинича) с утра там его караулил". Слыша подобные комментарии, Хусаинов был вне себя. Выяснилось, что прозорливость студентов зиждилась на том, что Кулинич, сидя в засаде, свою рацию не выключил. Он стоял за углом, возле курилки, пугая проходящих студентов эфирным бормотанием из-за пазухи. Самым удивительным было то, что, невзирая на подобную засветку, чемодан всё-таки украли. И вор даже мог бы иметь шансы на успех, не попадись Хусаинову на глаза.

Отослав Кулинича оформлять задержанного, зампорозыску не спеша направился на физфак, где учился, точнее вот уже год как не учился Фотиев, будучи отчислен оттуда в результате происков КГБ, то есть, за академическую неуспеваемость.

По дороге Хусаинов в очередной раз предпринял "мозговой штурм" - попытался осмыслить результаты и выстроить схему дальнейших действий. В голове почему-то вертелась известная песня Высоцкого, не исключено, что она-то и определила логику его рассуждений.

"Ели в этой солнечной Австралии

Друг дружку злые дикари."

1. Фотиев активно занимался спекуляцией, а у них, известно, законы волчьи. Правда, в этой сфере не выявлено конфликтов, могущих привести к убийству. Эта версия крайне маловероятна.

"Мне представляется совсем простая штука:

Хотели кушать - и съели Кука!"

2. Он обманул абитуриентов, причём многих. Те, которых мы нашли, до него не успели добраться. Возможно, добрались другие, но причина для убийства незначительная. Маловероятно.

"За что - неясно, молчит наука."

3. История с Дрожжиной так и не прояснилась. Военное начальство не должно бы покрывать обычного убийцу. Либо Дрожжин не при чём, либо здесь что-то особенное. Версия возможная.

"Но есть, однако же, ещё предположенье,

Что Кука съели из большого уваженья"

4. Его смерть принесла выгоды демократам. Провокация? Но они политические убийства, вроде, не практикуют. И Комитету он вряд ли мог сильно помешать: на занятие политикой у Фотиева времени не оставалось. С другой стороны, вокруг этого дела столько завертелось, что, возможно, политика здесь каким-то боком замешана. Однако, маловероятная версия.

"И вовсе не было подвоха или трюка"

5. Не исключено, что к убийству привели отношения или дела Фотиева, о которых мы пока не знаем. Проверка его связей была достаточно глубокой, так что и эта версия крайне маловероятна.

"Ошибка вышла - вот о чём молчит наука:

Хотели - кока, а съели - Кука!"

6. Наконец, случайность. Убийство без особых причин, либо вследствие путаницы. Чем менее вероятны предыдущие версии, тем более вероятна эта.

Какие же следуют выводы?

Надо отработать версии 5 и 6 - неизвестных конфликтов и случайного убийства.

Если это 4-я версия - политика или 3-я - какие-то военные разборки, то ну их на фиг! В такие дела влезешь - ничего хорошего не жди. Правда здесь никому не нужна, зато часто бывает нужен крайний, и сделать таковым милицию очень даже могут. Пусть сами копаются в своём дерьме!

А две первые версии уже достаточно отработаны, пока их оставим, можно будет вернуться лишь в крайнем случае, если ничего больше не найдём.

Эх, жаль, что его ножом! Не могли просто из окна выкинуть: быстро, просто, наверняка и не запачкаешься. Вон, Зинатулина в позапрошлом году выкинули, так ведь одно удовольствие было расследовать. День работы - самоубийство и никаких проблем. Да ещё и палку сделали, по 146-й³.

В тот же день начальник отделения Валентинов, слушая доклад о ходе расследования убийства, неожиданно вспомнил:

- Да, кстати! Линия абитуры у нас была поручена Муравьёву. Ну-ка... - начальник потянулся к селектору и велел вызвать молодого опера к нему.

Муравьёв явился через минуту. Валентинову это явно не понравилось. Если прибыл сразу, значит, сидел в кабинете и ничем особо важным не занимался. Следовательно, бездельничал.

Про себя Кулинич решил позже по-дружески разъяснить коллеге, что начальнику нравится, когда про опера каждый раз говорят, что он на территории. Но полная неуловимость тоже не поощряется, лучше всего, если тебя можно найти за пятнадцать минут.

Недовольным голосом начальник потребовал отчёта по поводу того, что Муравьёв сделал в поисках абитуриентских связей убитого. Неожиданно оказалось, что кое-что он сделал. Сергей выложил на стол шесть человек, наказанных им по административке за нарушение порядка занятия индивидуальной трудовой деятельностью, а именно - репетиторской. Он добросовестно отлавливал по одному репетитору в день, составлял протокол, приобщал показания свидетелей - занимавшихся у него ребят и их родителей. После чего спрашивал у изобличённого не знал ли тот Пашу Фотиева или кого-то, кто имел с ним дело. Никто не сознался, несмотря на обещание амнистии в случае сообщения требуемой информации. Хотя других своих коллег, левых репетиторов задержанные с удовольствием закладывали.

- Да... шесть - это не статистика, - задумчиво протянул начальник. - Муравьёв, так ты долго провозишься.

- Быстрее невозможно, товарищ майор. Пока застанешь его, пока свидетелей найдёшь, пока все протоколы. Опять же, на репетитора ещё выйти нужно. Мне ещё кротовские ребята помогали. Каждый протокол - не меньше пяти часов работы.

- Да... пять - это не дело... - так же задумчиво промолвил Валентинов. - Кулинич, придётся тебе подключаться. Спекулянтская линия у нас практически закрыта, так что переходи на абитуру. Ты сможешь быстрее, я знаю!

Майор откинулся в кресле, давая понять, что аудиенция окончена. Подчинённые потянулись на выход.

- Да, и свяжись с этим... как его... Головастиковым, - бросил начальник, когда опера уже выходили из кабинета. - Он ими перед отпуском занимался. А сейчас укатил в...

Закончить напутствие помешал телефонный звонок. Валентинов, схватив трубку, сделал сложное движение рукой, что означало примерно следующее: "Ну, в общем, не маленькие, сами его найдёте"

Прошедшим летом перед уходом в отпуск Валентинов распорядился насчёт очередной ОПЕРАЦИИ, объектом которой на этот раз стали репетиторы и мошенники вокруг вступительных экзаменов. "Крепко ударить" по экзаменационным жуликам он поручил участковому Лягушкину. Приказ был суров:

- Пока две сотни жуликов не наловишь, - объявил начальник, - в отпуск не уйдёшь!

- На свободу - с чистой совестью, - сострил тогда Лягушкин, выйдя от Валентинова.

Собственная свобода (в виде очередного отпуска) оказалась для Лягушкина важнее чистой совести. Поэтому жуликов он наловил много. Пусть и не две сотни, но значительно больше того, что мог себе позволить добросовестный участковый.

Летом возле приёмной комиссии было многолюдно. У дверей толпились родители абитуриентов, мелкие экзаменационные жулики, продавцы шпаргалок, ребята Крота и городские сыщики, прикатившие за лёгкой добычей. Изредка попадались и сами абитуриенты.

Именно Крот, без хлопот забивавший дежурку мелким жульём, соблазнил тогда Лягушкина (как самого морально неустойчивого сотрудника) на авантюру. Через старого знакомого Хусаинова по "вышке" (Московской высшей школе милиции) участковый выпросил под своё командование Примадонну. Под этой партийной кличкой скрывалось очаровательное создание с такими чистыми глазами за такими наивными очками, что её казалось невозможным не обмануть. На самом же деле, внештатный сотрудник милиции Яна Чурикова обладала актёрскими способностями Людмилы Гурченко в сочетании с хваткой голодного крокодила. На контрольной закупке, где бы она ни проводилась, двух других покупателей обсчитывали на 10-20 копеек, а Яночку - не меньше чем на рубль. Если речь шла о спекуляции, то Яночке неизменно предлагали самый дефицитный товар по таким зверским ценам, что судья потом только диву давался. Где бы Яночка ни появлялась, она моментально вводила во искушение всякого продавца, таксиста, спекулянта, работника сферы обслуживания. Цены моментально превышались, весы начинали врать, квитанции и чеки куда-то исчезали... В общем, наивнейшие глазки Яночки пользовались широчайшей известностью и громадным спросом в узком кругу московских сыщиков, и её рабочее время было расписано на полгода вперёд.

Потолкавшись перед приёмной комиссией филфака, несчастная абитуриенточка из провинции за четверть часа обзавелась тремя десятками визитных карточек всевозможных репетиторов и родственников декана. В отделении Яночка огорошила Лягушкина простым вопросом:

- Работаем только по мошенничествам?

- А что, - поинтересовался Игорь, - там ещё что-то есть?

- Если надо, сделаем три чётких изнасилования. Кроме того, там есть ещё один брачный аферист и пара кобелей, но это уже просто аморалка, - Яночка выбросила в корзину несколько визиток, на одной из которых опер успел прочитать фамилию замдекана.

В отделении отловленные жулики винили в своей беде кого угодно, кроме ясноглазой провинциалочки. В один день Лягушкин стал счастливым обладателем сразу шести свеженьких уголовных дел. Настроение омрачал только выговор от Валентинова.

- Ты кого к нам привёл? - грозно рычал хорошо отдохнувший в отпуске начальник.

Оказалось, что прекрасная Яночка сделала несколько собственных, весьма нелицеприятного свойства, выводов о работе 206 отделения. И как-то при случае поделилась этими выводами ни много ни мало с начальником ГУВД, с которым оказалась в приятельских отношениях. В результате первый рабочий день Валентинова был омрачён разговором с начальником Инспекции по личному составу. Борец за чистоту милицейских рядов пригрозил лично приехать в 206-е и пересажать весь сержантский состав за поборы, а заодно и самого Валентинова - за потворство. По закону всемирного тяготения, лавина нагоняев распространилась вниз и настигла участкового Лягушкина в последний день перед отпуском. Уехал он отдыхать с глубоким чувством неразделённой обиды. И этим своим чувством сейчас и делился с Муравьёвым, который сумел-таки найти его по телефону в Кисловодске. Почти никакой полезной информации кроме того, что Валентинов - тварь неблагодарная, Лягушкин не сообщил. Видимо, предстояло начинать разработку абитуриентской темы с нуля.

Муравьёв ловил репетиторов достаточно сложным способом. Сейчас эта задача перевалилась на Кулинича. Время на такую ерунду он тратить не хотел, поэтому пошёл более быстрым путём.

По его прикидкам, репетиторы-"леваки" должы были проводить свои занятия в университетских аудиториях. Занятия у студентов кончаются в основном к 17:30, так что репетиторам имеет смысл начинать в 18. За 15 минут до этого срока Кулинич сидел в вестибюле второго корпуса.

Он не прогадал. Сразу же обратили на себя внимание несколько молодых людей, судя по их робким повадкам, не студенты. Отправившись за ними, опер дошёл до аудитории на 8 этаже. К шести там собралось человек двадцать школьников, чуть позже появился искомый репетитор. Это был молодой человек лет тридцати в ужасных квадратных очках, с безнадёжно испорченной осанкой и каким-то нескладным портфелем. У него на лбу явственно проступала должность младшего научного сотрудника.

"Попробую взять на понт," - подумал Кулинич и, спустившись вниз, вызвал из отделения двух сержантов в форме. Когда он вместе с ними бесцеремонно ввалился в аудиторию, произведя даже несколько больше шума, чем необходимо, это оказало должное действие на преподавателя, а уж о школьниках и говорить не приходится.

- Так, кто тут организатор подпольного предприятия? - напористо начал опер. Сержанты за его спиной угрожающе зазвенели наручниками.

Школьники, сидевшие за столами, сделали геройскую попытку бежать через заднюю дверь. Дверь была забита со дня основания Университета, и побег не удался. Преподаватель замычал что-то неопределённое.

- Вам придётся пройти со мной!

- А... это надолго? - робко поинтересовался преподаватель.

- Нет, всего лет на пять, - сострил Кулинич, но молодой человек оказался без чувства юмора, сильно побледнел и лихорадочно стал собирать вещи, пытаясь запихать увесистую папку с бумагами себе во внутренний карман. В контору он прибыл уже полностью готовым к употреблению.

Глядя, как струхнул препод, как он сгибается под каждым словом, опер сразу понял: слабак, расколется на раз. Так и получилось. Написав подробнейшее объяснение, в котором заложил с потрохами своего работодателя и всех коллег, он даже как-то повеселел, ободрился. Облегчил душу, так сказать. Внимательно изучив продукт облегчения, Кулинич наморщился и подумал:

- Оригинально устроена так называемая совесть у русского интеллигента. Совершать преступления она ему обычно не мешает. Только после начинает доставать.

Нескладный преподаватель заложил организатора теневого репетиторского предприятия. Он нанимал преподавателей из числа сотрудников Университета и аспирантов, привлекал слушателей-абитуриентов, устраивал занятия. Себе за посреднические услуги хозяин забирал 50% выручки. Эксплуататором трудовой интеллигенции, пережитком капитализма, ростком нового предпринимательства оказался некий Янев Анатолий Кириллович.

Хотя и представлялся доцентом, но фактически он состоял в должности техника, заботам которого поручалось обслуживать оборудование лекционных аудиторий. Благодаря этому обстоятельству, Янев имел помещение для проведения занятий и пускания пыли в глаза ученикам. Впрочем, надо отдать ему должное, математику в объёме школьного курса он знал хорошо, а собранная за три лета коллекция экзаменационных билетов давала возможность поднатаскать ребят в решении задач.

Два часа неутомительных наблюдений за "кабинетом" Янева дали полное представление о характере его занятий. Здесь Кулинич не собирался затягивать разработку и посчитал, что сможет добиться желаемого решительностью и напором.

Бесцеремонно зайдя в комнату, где Янев занимался с двумя абитуриентами, он продемонстрировал удостоверение, записал фамилии школьников и отослал их.

Как только ребята вышли, опер откинулся на кресле и взял самый развязный тон, на какой оказался способен:

- Короче, Кирилыч, мне до фени твой маленький гешефт за казённые средства. Я расследую убийство, и ты меня интересуешь лишь постольку-поскольку. Через 24 часа я хочу знать, кого этим летом кинул Паша Фотиев на абитуре. Даю наводку: скорее всего, это человек с солнечного Юга. Иди куда хочешь, но принеси мне информацию. Не узнаешь до завтра, этого, - он бесцеремонно замахал перед лицом притихшего Янева отобранными ключами от аудитории, - ты больше не имеешь. Дело я на тебя оформляю - это раз. Письмо проректору Зайцеву о твоих художествах - это два. Ну и по линии парткома тебе устроим, товарищ кандидат в члены КПСС... На девятом этаже⁴ бывал? Видал, в приёмной картину "Допрос коммуниста"? Это про то, что делают на девятом с такими, как ты. Короче, с универом можешь уже прощаться... Веришь, что я тебе это организую? Правильно, с меня станется. А посему вот такие мои условия. Зайдёшь завтра ко мне в отделение, в первый кабинет.

Не слушая ответа, Кулинич вытолкал несостоявшегося доцента из его комнаты, замкнул дверь и положил ключи себе в карман.

- Паспорт захвати, - бросил он через плечо, направляясь к выходу. - А если без информации придёшь, ещё и тёплые вещи.

Конечно, Янев на другой день явился без тёплых вещей.

Описанная им ситуация оказалась весьма близкой к тому, что предполагали сыщики. Фотиев ещё в прошлом году превратил вступительные экзамены в доходное место. Знакомясь с родителями абитуриентов, коими летом были обсижены возле Университета все скамейки, он предлагал им протекцию при поступлении. Брал по-божески и давал при этом "гарантию": не поступившим все деньги возвращались назад.

Разумеется, Паша Фотиев и не думал никому помогать. Вопреки сплетням, повлиять на решение приёмной комиссии было не так-то просто. Как и всякий дефицит, места в Университете если и продавались, то не всем подряд, а только своим и через надёжных посредников. Однако и ненадёжные, вроде Паши, без дела не оставались. Из нескольких десятков доверившихся ему абитуриентов кто-нибудь да поступал - без всякой протекции, как Михайло Ломоносов. Их деньги Паша считал своим законным гонораром, остальным добросовестно возвращал.

Верный и безопасный способ заработка он решил применить и этим летом, но то ли пожадничал, то ли пустил деньги в оборот... одним словом, решил ничего не возвращать неудачникам, надеясь, что жаловаться они всё равно не пойдут. В этом предположении Паша не ошибся, но некоторые из потерпевших захотели разобраться с ним самостоятельно и предприняли некие попытки найти несостоятельного посредника. Долго искать не пришлось: кое-кто из коллег Янева (не исключено, что и он сам), видя в Паше недобросовестного конкурента, с готовностью сообщил интересующимся его адрес.

Одним из дававших деньги Фотиеву за липовую протекцию при поступлении своих чад был некий Реваз, тот, которого повязали в ночь убийства, а о другом Янев знал только то, что зовут Рашид, и что он постоянно торгует фруктами на одном из столичных рынков.

По поводу того, как провинциалы "поступают" своих чад в институты Кулинич вспомнил историю, дошедшую до него из МВД Эстонии.

Бедная эстонская бабушка из Пыльва отправилась устраивать своего внука в Тартусский университет. Она приблизительно выяснила, кому в университете нужно дать, взяла с собой деньги и поехала. В поезде словоохотливая старушка рассказала попутчикам о своём внуке, о том, куда едет и зачем. Попутчики поведали о своих детях, а также надавали провинциалке кучу полезных советов.

На вокзале в Тарту к бабушке подошли двое вежливых молодых людей - сотрудников милиции. Они поинтересовались у приезжей, не везёт ли она с собой наличных денег. Получив утвердительный ответ, милиционеры сообщили, что имеются сведения о появлении фальшивых денег и предложили бабушке пройти в комнату милиции, чтобы проверить, нет ли среди её денег фальшивых. Необходимая мера предосторожности для всех приезжих, всего на пять минут. Хотя в соседней комнате человек со штампом "ВЗЯТКА" трудился не покладая рук, ушло минут десять. Бабушке вернули её деньги и отпустили, извинившись за беспокойство.

Превратившаяся в смертоносного троянского коня старушка отправилась в Тартусский университет. Она успела дать взятки пятерым преподавателям, пока остальные не заподозрили неладное, видя, как их коллег выводят в наручниках.

Бабушка, не подзревая о подставе, сработала артистично. Её простодушные показания, а также наглядно светящиеся в ультрафиолетовых лучах надписи на купюрах позволили соорудить громкое и показательное дело.

На поиски узбека-мецената Кулинич тоже зазвал с собою Муравьёва. Памятуя историю в чеченском общежитии, решили сначала заехать "к местным", а потом уже на рынок.

Про трёхсотое отделение Кулинич ничего не знал, никогда там не бывал, а поскольку находилось оно в другом районе, то и слышать о нём от коллег из РУВД не приходилось.

Зайдя внутрь, опера на секунду опешили. Представившаяся им картина никак не гармонировала с таким учреждением, как отделение милиции. В коридоре небольшая толпа людей в форме и в штатском при помощи деревянного бруса штурмовала дверь с табличкой "Начальник отделения". Ритмичные удары сопровождались тревожными криками. На подошедших гостей никто не обратил внимания.

- Что это?.. - открыл рот Муравьёв.

Кулинич сам ничего не понимал, но сия фантасмагория паники у него не вызвала. Он подумал, что не могли сойти с ума столько людей одновременно. И решил посмотреть, что будет дальше.

После очередного усилия дверь наконец вылетела, и толпа ворвалась в кабинет. Раздались удивлённые восклицания, все вывалились обратно и рассыпались по другим комнатам, по-прежнему не обращая внимания на вошедших. Из одной комнаты послышалось: "Здесь они, бля!" Все бросились туда. Заинтригованные Кулинич с Муравьёвым, увлечённые общим движением, тоже кинулись на зов и успели заметить три неподвижных тела на полу служебного кабинета и несколько опрокинутых бутылок.

Когда пострадавших отправили в больницу, и все разошлись по делам, наши друзья вспомнили, зачем они здесь и обратились со своим делом к местному начальнику розыска.

Тот с неослабевающим интересом выслушал предысторию вопроса. Когда же Кулинич дошёл до того факта, что подозреваемый находится на здешней территории, зампорозыску просто засветился надеждой.

- Ребята, любое содействие с нашей стороны! С этими черножопыми и прочими чурками церемониться нечего. Сейчас скрутим, и он у нас вмиг во всём признается! - зам снял трубку прямого телефона и скомандовал: - Сафронов, машину! А где, вы говорите, он живёт?

- Торгует фруктами на здешнем рынке.

Зампорозыску внезапно помрачнел и снова схватился за телефон:

- Сафронов, не надо машину!

Он поглубже устроился в кресле и заявил:

- Боюсь, помочь вам будет непросто. Вы же знаете, что для задержания гражданина требуется мотивированное постановление с санкцией прокурора.

- Нам следователь постановление выпишет, надо только его фамилию установить, - простодушно ответил Муравьёв.

- Мы не можем просто так, без достаточных оснований проводить оперативно-розыскные мероприятия. А вдруг скомпрометируем невиновного человека? В таких вопросах надо быть очень осторожным и чётко следовать букве Закона...

Кончились эти словоизлияния тем, что зам сбагрил визитёров участковому инспектору со следующим недобрым напутствием:

- Окажите нашим коллегам содействие в сборе интересующих их сведений, хотя я полагаю, что дело это бесперспективное.

Участковый покивал и вяло пригласил следовать за собой. Выйдя до двор отделения, он прошёл вдоль сверкающего строя иномарок. Кулинич оглянулся, но никакого посольства поблизости не заметил - дворик принадлежал исключительно 300-му отделению милиции. Машина участкового инспектора - серебристо-серый "БМВ" с подозрительно тяжёлыми дверцами - находилась в глубине стоянки. На ней все трое отправились на рынок выполнять заведомо бесперспективную работу.

В машине Кулинич наконец задал мучивший его вопрос:

- А что это у вас происходило сегодня?

- А-а-а, - собеседник сразу догадался, о чём речь. - И смех и грех! Кто такие клофелинщицы, надеюсь, знаете?..

Сегодня утром участковый 300-го отделения Смирнов поймал наконец двух особ подобного рода занятий, которые вот уже полгода были у него как бельмо на глазу. Снимали мужика или двух, опаивали водкой с клофелином, после чего клиент лишался всех денег, а если ещё имел неосторожность привести их к себе домой - то и всех ценных вещей из квартиры. За указанный период таким образом были обчищены несколько десятков любителей женщин (только официальных заявлений имелось восемь), среди потерпевших оказались несколько представителей кавказских общин, контролировавших рынок. В силу последнего обстоятельства расколоть задержанных не представляло особого труда, достаточно было пригрозить отпустить их на свободу, где поджидали жаждавшие мести представители Закавказья. При обыске изъяли три бутылки водки с клофелином, кстати говоря, хорошо запечатанные. Эти вещдоки участковый оставил в кабинете на подоконнике. Вернулся - бутылок нет. Куда они могли деваться, сообразил моментально. О том, что сегодня должна приехать проверка из управления, все знали.

Известно, как надо принимать гостей. Но кто-то подвёл. Когда проверяющие уже прибыли, у начальника не оказалось водки. Он побежал по кабинетам и увидел у Смирнова на подоконнике. "Передай Коле, что я ему завтра верну", - крикнул он дежурному, пробегая с бутылками в свой кабинет.

На счастье, участковый вскоре пришёл и сразу же поднял тревогу. Кабинет начальника оказался заперт, и на стук никто не отзывался. Выбили дверь, но внутри никого не нашли. Начальник отделения с гостями оказались в ленинской комнате. Срочная медицинская помощь в виде промывания желудков дала результат, и проверяющие вскоре отбыли восвояси.

На рынке они с участковым пробыли около часа. Как и ожидалось, безрезультатно. Единственным результатом были несколько килограммов отборных фруктов, которые неведомым образом очутились в машине участкового, пока они гуляли по рынку. Впрочем, хозяин автомобиля эту перемену проигнорировал. Задумчиво сжевав грушу, Кулинич лишь ещё больше уверился в первоначальных выводах.

Но дела не бросил. "Ладно, - подумал он, - но несмотря ни на что, люди должны оставаться людьми" На следующий же день он снова прибыл в 300-е, на этот раз в компании большой чёрной сумки, в которой призывно позвякивало.

Безотказный в обычных случаях метод не сработал. Случай оказался запущенным. Коррупция проникла в 300-е отделение настолько глубоко, что даже водка не заставила вспомнить о служебном долге.

- Ты знаешь, я нашего шефа по-настоящему уваж-ж-жаю, - разоткровенничался участковый, с которым Кулинич "проводил воспитательную работу". - Не по должности, нет. Как личность. Знаешь, за что? За выдержку. За твёрдость д-д-духа... Ик!

Муравьёв проявил деликатный интерес и услышал следующую леденящую кровь историю.

- В прошлом году один хрен*... ну, ты его не знаешь, тоже участковым у нас служил. Так вот, он был с начальником на ножах. Ну, не поделили они кое-что... не важно. Пытался он всё время начальнику гадость сделать. И случай представился. Свистнул* он у него печать гербовую. И заныкал. Ну, сам понимаешь, утеря печати - дело подсудное. Другой бы на его месте - в панику. И пропал бы точно. А наш - ничего. Полное спокойствие! Как будто нич-ч-чего не случилось. Так здорово себя держал... Короче, нет печати - и фиг* с ней. И так два или три месяца держался. Если очень надо было - ездили в соседние отделения печать ставить. Потом случайно обнаружили - за сейфом лежала. Сейф у нас такой, доисторический монстр, никогда его не двигали, а тут стали ремонт делать... Короче, нашли эту чухнутую* печать...

Кроме различных баек и сетований Кулинич не добился от "проросших" коллег ничего. Видимо, предстояло действовать на чужой "земле" на собственный страх и риск.

За сутки Кузьминского не нашли. Сидочук был разозлён.

Впрочем, ещё через пару часов пропащая жертва партократии уже показалась на горизонте. Муравьёв докладывал шефу:

- Я тут на агентурной встрече был. Есть ценная информация.

На самом деле, никакой настоящей агентуры у Муравьёва ещё не было. Тем не менее, осведомителей и осведомительниц насчитывалось несколько десятков. Причём все они даже не подозревали, что являются осведомителями. Ещё со студенческих времён (а учился он тут же, в Университете) Муравьёв легко сходился с людьми, и на каждом факультете, в каждой общаге у него было несчётное число знакомых студентов, а ещё больше - студенток. За чашкой чая, за бутылкой водки, а то и в совсем интимной обстановке ему простодушно выбалтывали такие вещи, о каких штатный агент мог и не мечтать. И нельзя сказать, что Муравьёв старался ради службы. Заводя очередное знакомство, он меньше всего думал об агентурной работе. Но как-то так получалось, что все его амурные и иные похождения шли делу на пользу.

Вот и сегодня, более чем хорошо к нему относившаяся первокурсница Аэлита Владимировна, будущий социолог, пока он коварно кормил её пирожными, губя стройнейшую фигуру, вдохновенно пересказывала Сергею так взволновавшую всех студентов историю о несчастном спекулянте Кузьминском, которого преследует не то мафия, не то КГБ, как он метался по общежитию, умоляя всех его спрятать, пока наконец не нашёл приют у одного доброго человека. У кого именно - большая тайна, но Кузьминский там спрятан надёжно, потому что это человек солидный, как выяснилось через минуту, председатель студсовета. А после того, как оказалось, что живёт этот отважный герой-подпольщик на четвёртом этаже, у Муравьёва исчезли последние сомнения.

"Аверченко, гад, опять у нас поперёк дороги! Спрятал Кузьминского и радуется, небось, что устроил ментам гадость. Ну, ладно, придётся вторично ткнуть его мордой в соответствующую субстанцию, пусть знает своё место!" Впрочем, об этом Сергей думал уже потом, расставшись с наивной Аэлитой Владимировной и решительно направляясь к Главному зданию.

Он решил сразу заглянуть в комнату к Аверченко. Подойдя к комнате, первым делом прислушался. Из-за двери доносилась музыка. Муравьёв осторожно нажал ручку, но замок оказался заперт. Опер постучал в дверь. Музыка тут же стихла и послышались крадущиеся шаги. Кто-то на цыпочках подходил к двери. Замок так и не открылся, но через некоторое время приподнялась крышечка почтового ящика, вделанного в дверь. Из-за крышечки на Муравьёва уставился внимательный глаз. "Кто там?" - утробно спросил глаз. Муравьёв вынул удостоверение и показал его почтовому ящику:

- Милиция. Откройте, пожалуйста!

- А у вас есть ордер на обыск? - поинтересовались из-за двери.

- Я не собираюсь делать у вас обыск, - объяснил Муравьёв. - Мне просто надо задать вам пару вопросов.

- А вы Конституцию СССР читали, статью пятьдесят пятую? - назидательно прозвучало из почтового ящика. - Неприкосновенность жилища гарантирована Правительством! Без прокурора вы сюда не войдёте!

- Я имею право вызвать вас повесткой в отделение милиции, гражданин Аверченко! - вспылил опер.

- Хорошо. Опустите повестку в почтовый ящик, - с этими словами щель закрылась.

В раздражении развернувшись и направившись обратно, Муравьёв столкнулся на лестнице с парнем, спешившим навстречу. "Кого-то он мне напоминает" - подумалось ему. Через некоторое время Муравьёв вспомнил - это же сам Аверченко. "Интересно, а с кем же я разговаривал?"

Об этой интересной встрече опер, спустившись в отделение, поведал Кулиничу:

- Нет сомнений, что он там. Сидит где-нибудь в шкафу... Но, честно говоря, ума не приложу, как его можно выкурить.

- Выкурить, говоришь, - у Кулинича блеснули глаза. - Ладно, сделаем. Учись, пока я жив!

Опер сорвался с места и побежал в кабинет Хусаинова. Молодой коллега последовал за ним. Сунув нос в приоткрытую дверь и спросив "Разрешите?", Сергей обернулся, сделал рукой жест подождать и скрылся внутри, захлопнув дверь перед носом Муравьёва. Примерно минуты три из комнаты слышались невнятные голоса. Кулинич что-то возбуждённо доказывал, а зам по розыску, судя по всему, с ним спорил. Когда Кулинич выскочил наружу, по его лицу было видно, что он добился желаемого.

- Значит, договорились? - обернулся опер, уже стоя на пороге.

- Смотри, если что, отвечаешь ты, - донёсся в ответ голос зама.

Подмигнув, Муравьёву, Сергей юркнул в помещение дежурной части и несколько секунд втолковывал что-то дежурному, перегнувшись через пульт. Подойдя, Муравьёв услышал ответ Петровича:

- Ну... Если Ахметыч разрешил - пожалуйста.

Они оба исчезли в оружейной комнате.

- Пошли.

- Куда?

- Как куда? Брать твоего Кузьминского.

Полдороги они молчали, потом Муравьёв всё же не выдержал.

- Так что ты намерен делать?

- Это ты правильно сказал - выкурить. Вот мы его сейчас и выкурим.

- Как ты собираешься?..

- Ты, возможно, заметил, что во всех дверях в общаге имеется почтовый ящик.

- Надеюсь, ты не собираешься устраивать поджог?

- Нет, у нас есть кое-что получше! - Кулинич извлёк из кармана маленький чёрный цилиндр. - Последнее достижение демократии, слезоточивый газ в удобной упаковке. Говорят, что эффективнее "Черёмухи". Сейчас проверим...

Баллончики со слезоточивым газом появились совсем недавно. О них ходили разнообразные слухи вплоть до самых невероятных. На прошлой неделе первый такой баллончик попался в руки сотрудников 206-го отделения. Его изъяли у фарцовщика Красовского. Собрались уже сажать его за незаконное ношение оружия, но начальник выяснил в РУВД, что имеется установка - баллончик оружием не считать.

Подойдя к двери 417-й комнаты, Кулинич оглянулся, потом осторожно приподнял пальцем заслонку почтового ящика и заглянул в щель. Каждая комната в этом общежитии, построенном ещё на закате эпохи Репрессанса, была снабжена почтовым ящиком. На дверях снаружи имелась облицованная бронзой щель с заслонкой, а изнутри под ней крепился ящик, куда падали опускаемые письма. Конечно, почту по комнатам не разносили ещё со времён разоблачения культа личности, но иногда можно было оставить записку, не застав хозяина дома.

Кулинич вытащил достижение демократии и скрепку, которую тут же разогнул и начал прилаживать к баллону. Повозившись несколько секунд, он ещё раз оглянулся и закрутил проволоку. Раздалось шипение, и Сергей быстро сунул баллончик в почтовую щель. Муравьёв машинально добавил несколько спичек в замочную скважину. Опера выскочили на лестницу, удовлетворённо отметив, что их никто не видел. Неожиданно Кулинич повлёк коллегу по лестнице вверх, а не вниз.

- Там нам делать нечего, - махнул он в сторону выхода из корпуса, - Петрович через минуту вышлет наряд. Считается, что кто-то позвонил в дежурную часть и сказал, что одному человеку на четвёртом этаже стало плохо. - Сергей предвкушённо захихикал. - Ну а мы пока зайдём в гости.

На пятом этаже они завалились к девушкам - знакомым опера. Кулинич, оказывается, тоже был не промах по части симпатичной агентуры. С очаровательной Юлей и её соседкой Боряной они приятно провели время, напившись чая и уничтожив небольшой тазик варенья. А тем временем этажом ниже разворачивались драматические события.

Даже до пятого этажа донеслись дикие вопли из комнаты 417. Затем послышался звон разбитого стекла. Выглянув в окно, Кулинич проводил взглядом вылетевший из окна стол. К сожалению, сам Кузьминский вслед за столом не вылетел, и опера вернулись к прерванному чаепитию.

По возвращении в контору в дежурной части застали примечательную картину. Кузьминский с подбитым глазом сидел на лавочке в обезьяннике. Медицинская сестра из поликлиники сноровисто накладывала шину на ногу стонущей студентке. Постовой крепко держал за рукав приятеля студентки, не давая тому подбить Кузьминскому второй глаз. У всех троих были жутко красные лица - видимо, заграничная демократия оказалась не хуже отечественной "Черёмухи". То, что осталось от стола, лежало кучкой в углу.

- Вот, полюбуйтесь на этого бандита! - профессионально возмущённо воскликнул Петрович. - Столами из окна швыряется, честным гражданам не даёт прохода. Так этого ему мало, потом ещё бросается на людей с железяками!

В целом события разворачивались так. В дежурную часть в самом деле позвонили возмущённые граждане и пожаловались на летающий стол. Правда, заявители не заметили, из какого окна он вылетел, но наряд милиции в это время уже подходил к комнате злоумышленника. В коридоре глазам постовых явилась фантасмагория. Прочная дубовая дверь сорвалась от страшного удара изнутри, и в коридор с зажмуренными глазами, держа наперевес железную спинку от кровати, вылетел Кузьминский. По инерции он промчался по коридору и со всего размаху приложил спинкой по ноге проходившей мимо студентки. Сопровождавший её парень не пожелал оставить дело так. Только вырвавшиеся из комнаты слезоточивые облака спасли несчастного спекулянта от дальнейшей расправы.

По дороге в отделение беглец проветрился и прозрел. Теперь он мало чем отличался от обычного подвыпившего дебошира. Правый глаз наливался предгрозовой синью. Левый со страхом косился на кавалера. Кузьминскому уже разъяснили, сколько могут дать за причинение менее тяжких телесных повреждений, и он даже не пытался жаловаться или качать права. Пусть и в несколько подпорченном виде, Олег Владимирович готов был предстать перед общественностью, дабы опровергнуть слухи о своей трагической кончине.

Но прежде ему пришлось ответить на вопросы Хусаинова. Зама по розыску интересовало, почему же Кузьминский скрывался. Врать он уже не имел сил. Скрывался из-за того, что боялся преследования КГБ. Неизвестных с 14 этажа он упорно считал комитетчиками, которые расправились с Фотиевым и теперь стремились убрать свидетелей. О том, что его непременно хотят убрать, и лучше будет на время скрыться, Кузьминский услышал и от Гринберга. Он в панике кинулся искать убежища, и неожиданно свою помощь предложил Аверченко, спрятав жертву политического террора у себя в комнате.

Не успел ещё Валентинов дозвониться начальнику РУВД с целью доложить, что приказ найти Кузьминского выполнен, как в отделение заявился Пчёлкин и моментально кинулся докладывать об успехе своему начальству.

Пока они соревновались, кто быстрее дозвонится и отрапортует, Кулинич подмигнул Муравьёву, намекая, что их работа выполнена, и не мешало бы немного отдохнуть. Компанию в домино им составил сержант Алешкевич, а после первого замеса в кабинет заявился и отзвонившийся Пчёлкин, отчего игра приобрела должный интерес. Кулинич привычным движением разметил "пулю" на первом подвернувшемся листке: "МЫ/ОНИ".

Такая шапка являлась местной традицией, которой все ужасно гордились. Рассказывали следующую легенду. Когда-то очень давно в отделении был начальник, не терпящий "козла" и всячески преследовавший игроков. Когда он находил в конторе "пулю", то устанавливал игравших по их инициалам в заголовке, после чего следовали репрессии. С тех пор стало принято обозначать стороны не инициалами игроков, а абсолютно нейтральным "МЫ/ОНИ" при парной игре, либо "Я/ТЫ/ОН" при игре втроём.

Не успела "пуля" протянуться и на один столбик, как Сергей каким-то третьим ухом уловил в коридоре нарастающее шевеление. Чуть погодя на пороге, в точности как три дня назад, возник Алексей Петрович и, покосившись на фишки, сообщил об очередной пакости демократов. На этот раз они устраивали антисоветское сборище под названием заседание клуба "Демоперестройка" с темой "Путь в демократическое мировое сообщество". Сборище было назначено в одной из поточных аудиторий первого корпуса.

Пчёлкин, услышав про собрание, дематериализовался.

Кулинич смыться не сумел, так как начальник отделения стоял в коридоре прямо напротив его двери, и попытка выскользнуть безусловно обрекалась на неудачу.

Из-за приоткрытой двери доносились препирательства Валентинова с Алексеем Петровичем. Кажется, куратор требовал у начальника отделения людей.

- Твою мать! Митинг за митингом! Нам работать дадут?

- Это ты спроси у Стародомской. Всё её штучки.

- Плевал я на Стародомскую! Людей от меня не она требует.

- Наши люди тоже все задействованы. Да у меня их не так много.

- А у меня, значит, до хрена? А убийство кто раскрывать будет? А на нас ещё четыре дела висят.

- На всех дела висят. С меня, между прочим, тоже за Фотиева спрашивают.

- А не проще ли просто-напросто запереть аудиторию? Там ведь, кажется, есть замки...

- Нельзя. Замдекана дал им разрешение провести семинар.

- Кто, Петров?! Так он же сам - член Большого парткома!

- Всё согласовано.

- Ну, если разрешили - пусть проводят. Мы-то при чём?

- Вы что! Знаете, что они там собираются устроить?! Стародомская опять представление даёт!

- Чё ж тогда разрешали?

- Ну, вы ж понимаете... Сейчас такие времена, нельзя по-старому: запретить - и всё.

Кулинич под звуки начальственных споров задумчиво разглядывал бумажку с недоигранной партией, в которой у них с Пчёлкиным были все шансы на почётный выигрыш (соперникам успели навесить "яйца", но до победного окончания партии это не считается). "Пулю" он, оказывается, нацарапал на обороте заявления о краже в общежитии. "Всё равно я его регистрировать не собирался, - думал Сергей. - Глухарь это. Висяк. Безнадёжно. Видать, судьба." Он скомкал документ и кинул в пепельницу.

А дискуссия двух начальников тем временем продолжалась. Валентинов не хотел участвовать, ему вполне хватало позавчерашней "бульдозерной выставки", но Алексей Петрович оказался настойчив.

Кончилось тем, что Кулинича извлекли из его кабинета и послали к учебному корпусу с приказом не впускать Стародомскую любой ценой. Приказ отнюдь не радовал. Калерия Стародомская, клиническая демократка, славилась по всей Москве истеричным характером и хамскими выходками. Ранее Калерия некоторое время лечилась у Кащенко, но была выписана оттуда как жертва коммунистического террора. На воле её состояние усугубилось затяжным климаксом, и теперь Стародомская обрушивалась с матерной бранью на всех встречных молодых людей, подозревая их в сотрудничестве с КГБ. Алексей Петрович однажды рассказал, что приставленный к Стародомской информатор, благообразный пожилой священнослужитель с репутацией заядлого диссидента, пообщавшись с ней, потребовал двойного гонорара за свои труды. Кроме того, в медотделе несчастному выписали путёвку в санаторий Ессентуки - лечить обострившийся гастрит. Сталкиваться с такой особой Кулиничу решительно не хотелось.

На полдороге к корпусу Кулинича нагнал Крот.

- Вы тоже на собрание? - поинтересовался он.

- Увы, - тут у Кулинича забрезжила надежда. - А ты туда один?

- Нет, со всей командой,- тут же отозвался Крот. - Говорят, там будет сама Стародомская. Вот бы прихватить её на чём-нибудь!

- Есть такая возможность. Надо эту заразу не пустить в корпус.

В отличие от опера, Крот с ребятами взялись за дело энергично и с энтузиазмом. Подойдя к факультету, они обнаружили в дверях заслон из троих окодовцев во главе с Мишей Галкиным. Они получили ещё более сложное задание от комсомольского начальства. Командир ОКО Костя Побелкин строго-настрого приказал не пускать в корпус не только Стародомскую (что являлось ещё принципиально возможным, поскольку можно было придраться к отсутствию пропуска), но и Крота (что было куда труднее, так как у Крота имелись пропуска на все случаи жизни). После короткого совещания Галкин отвёл своих людей, сдав вахту Кроту. Довольный тем, что его дело в надёжных руках, Кулинич отошёл чуть подальше и присел на подоконник.

Впрочем, долго отдыхать не пришлось. В окно опер заметил, что со стороны троллейбусной остановки показалась явно организованная группа. К корпусу валила компания молодёжи, а во главе процессии вышагивала грузная баба, в которой при приближении он узнал Стародомскую.

Демократы поднялись на ступени парадного входа. Повернувшись от окна, опер к своему удивлению обнаружил, что на дверях никого нет. Стародомская со свитой беспрепятственно прошла внутрь. Обидевшись на исчезнувшего Крота, Кулинич пошёл вслед, раздумывая, что теперь можно предпринять. Часть демократов направилась вверх по лестнице, а Стародомская подошла к лифту. Опер ускорил шаг. Ему удалось бы вскочить в лифт вместе с ней, но кто-то крепко схватил за руку. Это оказался вынырнувший из-за угла парень из команды Крота. Стародомская уехала наверх в компании двух молодых демократов - больше в шестиместный лифт не поместилось.

Кулинич вопросительно посмотрел на окодовца.

- Монетка на счастье, - хитро прищерившись, заметил тот и высыпал в пролёт лестницы пригоршню мелких монет.

Из подвала послышался звон, и в тот же момент что-то ухнуло, и раздались приглушённые стенами ругательства из шахты лифта. Лампочки указателя этажей погасли. Стародомская попалась.

Из подвала уже поднимался радостно осклабившийся Крот.

- Я вырубил лифт, - заявил он. - Пульт управления заперт. Зная нашу вертикалку⁵, можно быть уверенным за ближайшие два часа. А теперь лучше слинять. Сейчас эти демократы устроят митинг прямо здесь.

Кроме митинга возле отключённого лифта было ещё две радиопередачи и депутатский запрос министру внутренних дел СССР, посвящённые "покушению на жизнь ведущего деятеля демократического движения России Калерии Стародомской". Во всём обвинялись секретные службы режима. По верхушкам снова пронёсся шквал, и вниз полетели шишки. Алексей Петрович примчался к Валентинову с наскипидаренной задницей.

- Не знаю, не знаю, - отпирался начальник отделения. - Это ваши дела. Мы тут ни при чём. Мы политикой не занимаемся и такие методы не используем. Это, скорее, кто-то из ваших...

Он догадывался, кто всё это устроил, и про себя решил, что Кроту не поздоровится.

На другой день Муравьёв явился в отделение значительно позже положенного, но с торжеством на лице.

В коридоре отделения, как всегда, было не повернуться. Вечно здесь валялись какие-то изъятые вещи, не поместившиеся в комнатах. Вчера, например, проход загромождали два крутейших мотоцикла, отобранные у случайно попавшихся рокеров. Сегодня мотоциклы исчезли, зато коридор заняло иное транспортное средство. Муравьёв задержал шаг и удивлённо присвистнул: такого он ещё не видал. На полу стояла корзина воздушного шара! Рядом лежали свёрнутая оболочка, горелка и прочая оснастка.

Пощупав диковинку, опер вспомнил о своём деле и кинулся к Хусаинову. Нашёл он его у начальника в кабинете за обсуждением хода операции "Ртуть".

- Я как раз по этому делу, - радостно начал Муравьёв. - Нашёл! Есть два азербайджанца, предлагающие двести грамм КРАСНОЙ ртути! Представляете! Хотят по сто баксов за грамм. Если их возьмём...

- Над нами будет смеяться вся Москва, - закончил Валентинов.

Что такое красная ртуть, никто толком не знал, но в газетах о ней писали нечто ужасное. Якобы, это сырьё для производства ядерной взрывчатки, и каждый грамм стоит сто тыщ долларов. Начальник отделения был убеждён, что это сказки. Зам по розыску, напротив, считал, что красная ртуть существует.

Консультации на химфаке ничего не дали: профессора и доценты не знали такого вещества, предполагая лишь, что под именем красной ртути может скрываться одно из её соединений, а то и вовсе что-нибудь из трансурановых элементов.

После некоторых колебаний начальник решил азербайджанцев брать, но прежде чем докладывать наверх, посмотреть, что за красную дрянь они притащат. На всякий случай одного сержанта послали в штаб ГО за прибором, который меряет радиацию. Чёрт его знает, что за гадость там может быть.

Сержант приволок не только прибор ДП-5А, но и ВПХР и ещё несколько противогазов. В ГО весьма обеспокоились, зачем милиции понадобился радиометр, очень хотели знать, что случилось, но сержант, следуя указаниям начальства, ответил уклончиво. На всякий случай его снабдили ещё счётчиком и специальными таблетками против радиации, хотели дать антирадиационный костюм, но тот отказался: и так еле дотащил.

Азербайджанцы дались легко, но, в отличие от студентов-алхимиков, оказались ребятами крепкими и, по-видимому, бывалыми, наотрез отказываясь говорить, где товар. Документы были в порядке, так что через три часа их следовало отпускать.

Хусаинов зашёл в дежурную часть, где Петрович проводил личный досмотр "гостей с юга". Ничего предосудительного при них не нашлось. Зам по розыску повертел в руках выложенные на столе предметы: сигареты, записная книжка, ключи, бумажник с несколькими червонцами, зажигалка, чётки... Стоп, ключи! Это ж ключи от автомобиля! "Гости" прибыли к нам на машине.

Подождав, когда задержанные отвлекутся на протокол, Хусаинов небрежным движением опустил ключи в свой карман и вышел из дежурки. Сначала он осмотрел стоянку у центрального входа, потом у зоны "Б". Искал автомобиль ВАЗ (судя по ключу) с тёплым двигателем. К седьмой по счёту машине ключ подошёл. В бардачке отыскался пружинный нож, а в багажнике - две тщательно завёрнутые бутылки огромного веса.

Ртуть (судя по виду, не красная, а самая обычная, и без намёка на радиоактивность) оформили как изъятую непосредственно у задержанных. Все их протесты пошли в пользу бедных, ибо понятыми были свои ребята-дружинники. Ножик Хусаинов оставил у себя, решив пожалеть азербайджанцев, не вешать на них ещё и ношение холодного оружия.

Кулинич ещё дважды ездил в 300-е отделение, и дважды возвращался ни с чем. Требуемая помощь в поисках рыночного торговца Рашида не оказывалась под явно надуманными предлогами, а самостоятельная работа на рынке встречала столь дружный саботаж всех его обитателей, что у опера опускались руки.

Все рыночные торговцы с видимым рвением стремились помочь сыщикам и охотно отвечали на вопросы. Но почему-то все как один дружно забывали русский язык и общались исключительно на родном, которого Кулинич не понимал.

Сергей наконец дошёл до крайнего средства - обратился за помощью к начальнику отделения. Валентинов и без того был уже в курсе неудачи. Ему позвонил начальник 300-го отделения и попросил оставить территорию рынка в покое:

- Если вашим операм, - сказал он, - не хватает своей "земли", почему они должны кормиться на моей? У меня, кстати, лежит четыре заявления от торговцев о том, что ваши сотрудники Кулинич и Муравьёв вымогали у них деньги и продукты. Хорошо, что эти торговцы пошли всё-таки ко мне... У меня налажены оперативные позиции. А если в следующий раз они сунутся в прокуратуру или, не дай бог, к "соседям"? Кто знает, что этим черножопым в голову взбредёт? Вы уж там у себя разберитесь. Жалобы эти я, конечно, похерю, но вы уж примите меры...

Валентинову дважды намекать не пришлось. Он задумчиво выслушивал пространный доклад Кулинича, пытавшегося оправдаться за неудачу:

- Трехсотка вся проросла, прямо как огород. По-хорошему с ними не сладить - с барыгами одна шайка-лейка.

- Ясное дело, - понимающе кивнул начальник, - Что охраняешь, с тех и имеешь.

- Но нам-то это никак не в кассу. С этими бойцами надо что-то делать. Может на них Главк наслать?

- Нет, работа работой, а западло людям делать незачем. Надо всё же с ними по-человечески, - и Валентинов не глядя ткнул пальцем в одну из кнопок модернового телефона.

- А чем же их взять? Не будут они ничего делать за красивые глаза, хоть тресни!

Телефон на столе у Валентинова наконец набрал номер и прохрипел что-то неразборчивое. Не глядя на аппарат, начальник рявкнул:

- Зайди сейчас ко мне!

- Совсем обнаглел, Валентинов! - разразился телефон голосом начальника РУВД, - Ты что теперь, министром заделался? Вот сам заходи по форме одежды и объясни, чего стал хамить!

То, что по отношению к подчинённым считалось добродушным тоном, начальством однозначно расценивалось как хамство. Извинившись перед полковником, Валентинов вновь нажал кнопку. На этот раз он уже смотрел, куда тыкает и соединился правильно. Зампорозыску, слегка пошатываясь и благоухая одеколоном, явился через минуту.

- Если трёхсотка так проросла, у них рыло изрядно в пуху. Попробуем устроить обмен. Поезжай на Петровку и разузнай там у народа, что на них висит, - распорядился Валентинов.

Хусаинов старательно кивнул.

- А на оперативные расходы, - обратился начальник к Кулиничу, - принеси денег из "банка".

Когда Кулинич вышел, начальник выразительно понюхал воздух и покосился на зампорозыску. Хусаинов из последних сил сделал трезвый вид.

- Ой, Ахметыч, смотри у меня...

Не рискуя открывать рот для оправдания, Хусаинов замахал руками, выражая уверенность, что он смотрит и непременно сделает всё в лучшем виде.

Чтобы проветриться, зам по розыску поехал на Петровку в своей машине, открыв окна, подставляя голову потоку воздуха. Подышав свежими выхлопными газами, он почувствовал себя бодрее. На Петровке Хусаинов собирался зайти к своему знакомому Иванову из убойного отдела, а заодно и проконсультироваться по делу Фотиева.

Иванова в кабинете не оказалось, зампорозыску с разрешения коллег присел за его стол подождать.

На рабочем столе Иванова лежали под стеклом четыре фотографии формата личного дела - 9 на 12. На всех на них был заснят сам хозяин рабочего места. Но в разное время. На первой он был без усов и с лейтенантскими погонами. Вторая изображала его старшим лейтенантом, третья - капитаном. Хусаинов улыбнулся, изучая эту фото-летопись. Четвёртая же фотография при ближайшем рассмотрении оказалась искуссно выполненным карандашным рисунком, где в том же официальном стиле изображался Иванов, но основательно постаревший, поседевший, с полной грудью наград (в том числе, двумя значками "почётный чекист") и погонами генерал-лейтенанта.

Ожидание, хотя и затянулось, оказалось вовсе не бесплодным. Хусаинов успел наслушаться последних новостей и баек, а заскочившая девица из канцелярии поведала "ужасную историю", которая приключилась как раз в 300-м отделении.

Наряд отделения прибыл по вызову в один ресторан, где случилась драка. Заведение это было несколько непростым: на первом этаже - забегаловка, на втором - "номера" для солидных клиентов и ещё отдельно, на первом же - кабинет для более солидных. Так вот, в забегаловке частенько случались всякие мелкие инциденты, дававшие патрульным удобный повод заскочить и пропустить по маленькой.

Главный герой-виновник нашей истории, старший сержант Пивкин в хорошем расположении духа переступает порог заведения и тут же получает стакан виски. В смысле, виски ему плеснул в морду кто-то из распоясавшихся посетителей. Позже он хотел строго разобраться с хозяевами заведения по поводу того, какую гадость они там подают, поскольку эффект от стакана этого так называемого "виски" оказался не слабее, чем от баллона "CS". Разборку, правда, пришлось отложить на неопределённое время ввиду проистекших затем событий. Так вот, от такого "глотка" сержант наш совершенно потерял зрение и пока коллега взялся объяснять бузотёрам, что те неправы, отправился наощупь в туалет умыться. Заведение ему было хорошо знакомо, так что заблудиться он не боялся. Уверенно найдя нужную дверь, сержант зашёл в санузел, но почему-то прежде решил справить малую нужду. Так же, вслепую найдя писсуар, он расстегнулся и...

Пивкин не знал, несмотря на частые посещения, что на первом этаже заведения располагался ещё небольшой банкетный зал для особо уважаемых гостей. Сейчас он это узнал. Неожиданно прозрев, сержант с ужасом обнаружил, что стоит не в сортире, а перед накрытым столом с застывшими от изумления гостями и мочится прямо на журнальный столик, где сложены подарки виновнику торжества. Именинником оказался ни кто иной как председатель исполкома его района, а среди гостей... ой, лучше не вспоминать!

И сейчас над 300-м висело служебное расследование "с перспективой".

В обмен на прекращение этого расследования по протекции Валентинова "рыночное" отделение с большим удовольствием согласилось посодействовать в поисках Рашида.

В течение нескольких часов после получения соответствующих инструкций от начальника 300-го гражданин Раджабов Рашид Раджабович был не только найден, но и уличён в обмане покупателя, что сделало его весьма сговорчивым.

Хусаинов уединился с ним в любезно предоставленном коллегами кабинете 300-го отделения и стал намекать на взаимовыгодные возможности. Собеседник стал делать вид, что не понимает, о чём речь.

Хусаинов стал нажимать:

- Гражданин Раджабов, ваша медицинская справка содержит явные признаки подделки. Думаю, экспертиза это подтвердит. Вы имеете все шансы быть привлечённым к уголовной ответственности за использование заведомо поддельного документа.

Торговец выпучил глаза и начал, по своему обыкновению, валять дурака:

- Слушай, друг, зачем так говоришь? Хороший справка! Смотри, хороший!

Хусаинову пришлось перейти на понятный собеседнику язык:

- Слушай, зачем говоришь, хороший? Плохой справка! Очень плохой! Будешь тюрьма сидеть.

Раджабов почесал тюбетейку и согласился всё рассказать.

Выяснилось, что он действительно заплатил Фотиеву, принимая его за посредника в даче взятки. Тот деньги взял, но ничего не сделал. Оказывается, что в прошлом году он тоже этим занимался. Брал деньги за содействие в поступлении, а тем, кто не поступит - возвращал, имея таким образом простой и безопасный источник прибыли. В этом году он зажадничал и решил денег не возвращать, думая, что жаловаться всё равно не станут. От обманутых он надеялся отбрехаться или просто скрыться. Обо всём этом вся торгующая на рынке братия знала в подробностях, поскольку о таких вещах торговцы друг другу рассказывали запросто, не стесняясь.

Недавно они разыскали Фотиева и потребовали с него ответа.

Торговец честно признался, что они с земляками угрожали Фотиеву, но ничего против него не предпринимали.

Многое ещё предстояло уточнить, но Хусаинову уже стало очевидным, что они убить не могли.

Примечания

1 См. Милицейские байки. Вторая сотня. - "За идею".

2 Пауль Уленгут - один из классиков судебной медицины.

3 См. Милицейские байки. Первая сотня. - "Ночной гость".

4 Главный административный этаж Университета, место расположения кабинета ректора и парткома.

5 Служба вертикального транспорта.

ДАЛЕЕ...

Источник информации: https://internet-law.ru/info/humour/fns4.htm

На эту страницу сайта можно сделать ссылку:

На правах рекламы:

Разработка сайта
ArtStyle Group

Полное меню

Основные ссылки

Глава 4

Авторское отступление

Примечания